Неточные совпадения
Был у нее, по слухам, и муж, но так как она дома ночевала редко, а все по клевушка́м да по овинам, да и детей у нее не было, то в скором
времени об этом муже совсем
забыли, словно так и явилась она
на свет божий прямо бабой мирскою да бабой нероди́хою.
Но не
забудем, что успех никогда не обходится без жертв и что если мы очистим остов истории от тех лжей, которые нанесены
на него
временем и предвзятыми взглядами, то в результате всегда получится только большая или меньшая порция"убиенных".
— Но оскорбление? — сказала Кити. — Оскорбления нельзя
забыть, нельзя
забыть, — говорила она, вспоминая свой взгляд
на последнем бале, во
время остановки музыки.
Алексей Александрович, вступив в должность, тотчас же понял это и хотел было наложить руки
на это дело; но в первое
время, когда он чувствовал себя еще нетвердо, он знал, что это затрогивало слишком много интересов и было неблагоразумно; потом же он, занявшись другими делами, просто
забыл про это дело.
В середине его работы
на него находили минуты, во
время которых он
забывал то, что делал, ему становилось легко, и в эти же самые минуты ряд его выходил почти так же ровен и хорош, как и у Тита.
— Да, — проговорил он, ни
на кого не глядя, — беда пожить этак годков пять в деревне, в отдалении от великих умов! Как раз дурак дураком станешь. Ты стараешься не
забыть того, чему тебя учили, а там — хвать! — оказывается, что все это вздор, и тебе говорят, что путные люди этакими пустяками больше не занимаются и что ты, мол, отсталый колпак. [Отсталый колпак — в то
время старики носили ночные колпаки.] Что делать! Видно, молодежь, точно, умнее нас.
Проверяя свое знание немецкого языка, Самгин отвечал кратко, но охотно и думал, что хорошо бы, переехав границу, закрыть за собою какую-то дверь так плотно, чтоб можно было хоть
на краткое
время не слышать утомительный шум отечества и даже
забыть о нем.
— Я телеграфировала в армию Лидии, но она, должно быть, не получила телеграмму. Как торопятся, — сказала она, показав лорнетом
на улицу, где дворники сметали ветки можжевельника и елей в зеленые кучи. — Торопятся
забыть, что был Тимофей Варавка, — вздохнула она. — Но это хороший обычай посыпать улицы можжевельником, — уничтожает пыль. Это надо бы делать и во
время крестных ходов.
Грозы не страшны, а только благотворны там бывают постоянно в одно и то же установленное
время, не
забывая почти никогда Ильина дня, как будто для того, чтоб поддержать известное предание в народе. И число и сила ударов, кажется, всякий год одни и те же, точно как будто из казны отпускалась
на год
на весь край известная мера электричества.
Притом одна материальная победа, обладание Верой не доставило бы ему полного удовлетворения, как доставило бы над всякой другой. Он, уходя, злился не за то, что красавица Вера ускользает от него, что он тратил
на нее
время, силы,
забывал «дело». Он злился от гордости и страдал сознанием своего бессилия. Он одолел воображение, пожалуй — так называемое сердце Веры, но не одолел ее ума и воли.
Нехлюдову хотелось
забыть это, не видать этого, но он уже не мог не видеть. Хотя он и не видал источника того света, при котором всё это открывалось ему, как не видал источника света, лежавшего
на Петербурге, и хотя свет этот казался ему неясным, невеселым и неестественным, он не мог не видеть того, что открывалось ему при этом свете, и ему было в одно и то же
время и радостно и тревожно.
— Да, это верно, но владельцы сторицей получили за свои хлопоты, а вы
забываете башкир,
на земле которых построены заводы.
Забываете приписных к заводам крестьян. [Имеются в виду крестьяне, жившие во
время крепостного права
на государственных землях и прикрепленные царским правительством к заводам и фабрикам в качестве рабочей силы.]
И хотя бы мы были заняты самыми важными делами, достигли почестей или впали бы в какое великое несчастье — все равно не
забывайте никогда, как нам было раз здесь хорошо, всем сообща, соединенным таким хорошим и добрым чувством, которое и нас сделало
на это
время любви нашей к бедному мальчику, может быть, лучшими, чем мы есть в самом деле.
Словом, он
на время почти
забыл о Смердякове.
Время от
времени я выглядывал в дверь и видел старика, сидевшего
на том же месте, в одной и той же позе. Пламя костра освещало его старческое лицо. По нему прыгали красные и черные тени. При этом освещении он казался выходцем с того света, железным человеком, раскаленным докрасна. Китаец так ушел в свои мысли, что, казалось, совершенно
забыл о нашем присутствии.
На время мы даже
забыли свои подозрения.
От перевала Венюкова Сихотэ-Алинь имеет вид гряды, медленно повышающейся
на север. Этот подъем так незаметен для глаза, что во
время пути совершенно
забываешь, что идешь по хребту, и только склоны по сторонам напоминают о том, что находишься
на водоразделе. Места эти покрыты березняком, которому можно дать не более 40 лет. Он, вероятно, появился здесь после пожаров.
Все
время, когда я обращал внимание
на нее, я страдал очень сильно; но ежедневная необходимость заставляла меня
на большую часть
времени забывать об этом.
Император французов в это
время, кажется,
забыл, что, сверх открытых рынков, не мешает иметь покрытый дом и что жизнь
на Тверской площади средь неприятельских солдат не из самых приятных.
И хорошо, что человек или не подозревает, или умеет не видать,
забыть. Полного счастия нет с тревогой; полное счастие покойно, как море во
время летней тишины. Тревога дает свое болезненное, лихорадочное упоение, которое нравится, как ожидание карты, но это далеко от чувства гармонического, бесконечного мира. А потому сон или нет, но я ужасно высоко ценю это доверие к жизни, пока жизнь не возразила
на него, не разбудила… мрут же китайцы из-за грубого упоения опиумом…»
Я сначала жил в Вятке не один. Странное и комическое лицо, которое
время от
времени является
на всех перепутьях моей жизни, при всех важных событиях ее, — лицо, которое тонет для того, чтоб меня познакомить с Огаревым, и машет фуляром с русской земли, когда я переезжаю таурогенскую границу, словом К. И. Зонненберг жил со мною в Вятке; я
забыл об этом, рассказывая мою ссылку.
Я
на своем столе нацарапал числа до ее приезда и смарывал прошедшие, иногда намеренно
забывая дня три, чтоб иметь удовольствие разом вымарать побольше, и все-таки
время тянулось очень долго, потом и срок прошел, и новый был назначен, и тот прошел, как всегда бывает.
Дети вообще проницательнее, нежели думают, они быстро рассеиваются,
на время забывают, что их поразило, но упорно возвращаются, особенно ко всему таинственному или страшному, и допытываются с удивительной настойчивостью и ловкостью до истины.
Через несколько недель после того, как она осталась вдовой, у нее родилась дочь Клавденька,
на которую она перенесла свою страстную любовь к мужу. Но больное сердце не
забывало, и появление
на свет дочери не умиротворило, а только еще глубже растравило свежую рану. Степанида Михайловна долгое
время тосковала и наконец стала искать забвения…
— Вот тебе
на! Прошлое, что ли, вспомнил! Так я, мой друг, давно уж все
забыла. Ведь ты мой муж; чай, в церкви обвенчаны… Был ты виноват передо мною, крепко виноват — это точно; но в последнее
время, слава Богу, жили мы мирнехонько… Ни ты меня, ни я тебя… Не я ли тебе Овсецово заложить позволила… а?
забыл? И вперед так будет. Коли какая случится нужда — прикажу, и будет исполнено. Ну-ка, ну-ка, думай скорее!
Этот страшный вопрос повторялся в течение дня беспрерывно. По-видимому, несчастная даже в самые тяжелые минуты не
забывала о дочери, и мысль, что единственное и страстно любимое детище обязывается жить с срамной и пьяной матерью, удвоивала ее страдания. В трезвые промежутки она не раз настаивала, чтобы дочь,
на время запоя, уходила к соседям, но последняя не соглашалась.
Я многое
на время забываю, многое исчезает из моего сознания, но сохраняется
на большей глубине.
И вот, когда полиция после полуночи окружила однажды дом для облавы и заняла входы, в это
время возвращавшиеся с ночной добычи «иваны» заметили неладное, собрались в отряды и ждали в засаде. Когда полиция начала врываться в дом, они, вооруженные, бросились сзади
на полицию, и началась свалка. Полиция, ворвавшаяся в дом, встретила сопротивление портяночников изнутри и налет «Иванов» снаружи. Она позорно бежала, избитая и израненная, и надолго
забыла о новой облаве.
И она сознавала, что гордая «пани» смиряется в ней перед конюхом-хлопом. Она
забывала его грубую одежду и запах дегтя, и сквозь тихие переливы песни вспоминалось ей добродушное лицо, с мягким выражением серых глаз и застенчиво-юмористическою улыбкой из-под длинных усов. По
временам краска гнева опять приливала к лицу и вискам молодой женщины: она чувствовала, что в борьбе из-за внимания ее ребенка она стала с этим мужиком
на одну арену,
на равной ноге, и он, «хлоп», победил.
— Ну, извините, — перебил генерал, — теперь ни минуты более не имею. Сейчас я скажу о вас Лизавете Прокофьевне: если она пожелает принять вас теперь же (я уж в таком виде постараюсь вас отрекомендовать), то советую воспользоваться случаем и понравиться, потому Лизавета Прокофьевна очень может вам пригодиться; вы же однофамилец. Если не пожелает, то не взыщите, когда-нибудь в другое
время. А ты, Ганя, взгляни-ка покамест
на эти счеты, мы давеча с Федосеевым бились. Их надо бы не
забыть включить…
Происходило это уже почти пред самым вторичным появлением нашего героя
на сцену нашего рассказа. К этому
времени, судя
на взгляд, бедного князя Мышкина уже совершенно успели в Петербурге
забыть. Если б он теперь вдруг явился между знавшими его, то как бы с неба упал. А между тем мы все-таки сообщим еще один факт и тем самым закончим наше введение.
Старики разговорились про старину и
на время забыли про настоящее, чреватое непонятными для них интересами, заботами и пакостями. Теперь только поняла баушка Лукерья, зачем приходил Родион Потапыч: тошно ему, а отвести душу не с кем.
— Ах, старый пес… Ловкую штуку уколол. А летом-то, помнишь, как тростил все
время: «Братцы, только бы натакаться
на настоящее золото — никого не
забуду». Вот и вспомнил… А знаки, говоришь, хорошие были?
Обед начался очень весело, и
на время все
забыли про свои личные счеты и мелкие недоразумения.
Несмотря
на тревожное состояние Помады, таинственно-мрачный вид темного, холодного покоя странно подействовал
на впечатлительную душу кандидата и даже заставил его
на некоторое
время забыть о Лизе.
— Да, да, конечно, вы правы, мой дорогой. Но слава, знаменитость сладки лишь издали, когда о них только мечтаешь. Но когда их достиг — то чувствуешь одни их шипы. И зато как мучительно ощущаешь каждый золотник их убыли. И еще я
забыла сказать. Ведь мы, артисты, несем каторжный труд. Утром упражнения, днем репетиция, а там едва хватит
времени на обед — и пора
на спектакль. Чудом урвешь часок, чтобы почитать или развлечься вот, как мы с вами. Да и то… развлечение совсем из средних…
«Я, кажется, не
забывал молиться утром и вечером, так за что же я страдаю?» Положительно могу сказать, что первый шаг к религиозным сомнениям, тревожившим меня во
время отрочества, был сделан мною теперь, не потому, чтобы несчастие побудило меня к ропоту и неверию, но потому, что мысль о несправедливости провидения, пришедшая мне в голову в эту пору совершенного душевного расстройства и суточного уединения, как дурное зерно, после дождя упавшее
на рыхлую землю, с быстротой стало разрастаться и пускать корни.
С той поры между мной и Дмитрием Нехлюдовым установились довольно странные, но чрезвычайно приятные отношения. При посторонних он не обращал
на меня почти никакого внимания; но как только случалось нам быть одним, мы усаживались в уютный уголок и начинали рассуждать,
забывая все и не замечая, как летит
время.
И Салов, делая явно при всех гримасу, ходил к ней, а потом, возвращаясь и садясь, снова повторял эту гримасу и в то же
время не
забывал показывать головой Павлу
на Неведомова и
на его юную подругу и лукаво подмигивать.
Далее, конечно, не стоило бы и описывать бального ужина, который походил
на все праздничные ужины, если бы в продолжение его не случилось одно весьма неприятное происшествие: Кергель, по своей ветрености и необдуманности, вдруг вздумал,
забыв все, как он поступил с Катишь Прыхиной, кидать в нее хлебными шариками. Она сначала делала вид, что этого не замечает, а в то же
время сама краснела и волновалась. Наконец, терпение лопнуло; она ему громко и
на весь стол сказала...
Там я найду ту милую causerie, [беседу (франц.)] полную неуловимых petits riens, [безделиц (франц.)] которая, не прибавляя ничего существенного к моему благополучию, тем не менее разливает известный bien etre [благостный покой (франц.)] во всем моем существе и помогает мне хоть
на время забыть, что я не более, как печальный осколок сороковых годов, живущий воспоминанием прошлых лучших дней и тщетно усиливающийся примкнуть к настоящему, с его «шумом» и его «crudites». [грубостью (франц.)]
В такое
время, когда прелестнейшие женщины в мире
забывают предания de la vieille courtoisie franГaise, pour fraterniser avec la soldatesque, [старинной французской учтивости ради братания с солдатней (франц.)] когда весь мир звучит любезными, но отнюдь не запечатленными добродетелью мотивами из «La fille de m-me Angot», [«Дочери мадам Анго» (франц.)] когда в наиболее высокопоставленных салонах танцуют кадрили под звуки «ah, j'ai un pied qui r'mue», когда все «моды и робы», турнюры и пуфы, всякий бант, всякая лента, всякая пуговица
на платье, все направлено к тому, чтобы мужчина, не теряя
времени на праздные изыскания, смотрел прямо туда, куда нужно смотреть, — в такое
время, говорю я, некогда думать об aperГus, [отвлеченностях (франц.)] а нужно откровенно, franchement, [чистосердечно (франц.)] сказать себе: «хватай, лови, пей, ешь и веселись!»
— Да-с, но вы
забываете, что у нас нынче смутное
время стоит. Суды оправдывают лиц, нагрубивших квартальным надзирателям, земства разговаривают об учительских семинариях, об артелях, о сыроварении. Да и представителей нравственного порядка до пропасти развелось: что ни шаг, то доброхотный ревнитель. И всякий считает долгом предупредить, предостеречь, предуведомить, указать
на предстоящую опасность… Как тут не встревожиться?
— Многие из вас, господа, не понимают этого, — сказал он, не то гневно, не то иронически взглядывая в ту сторону, где стояли члены казенной палаты, — и потому чересчур уж широкой рукой пользуются предоставленными им прерогативами. Думают только о себе, а про старших или совсем
забывают, или не в той мере помнят, в какой по закону помнить надлежит.
На будущее
время все эти фанаберии должны быть оставлены. Яздесь всех критикую, я-с. А
на себя никаких критик не потерплю-с!
Старик
на время забывал о своих недостатках: при ослепительном блеске добела раскаленного железа он отчетливо различал подробности совершавшейся работы и лица всех рабочих; при грохоте вертевшихся колес и стучавших чугунных валов говорить можно было, только напрягая все свои голосовые средства, и Горемыкин слышал каждое слово.
Приезд Лаптева и борьба с Раисой Павловной слили воедино всех и
на время заставили
забыть личные дрязги, счеты и неприятности.
Он резко замахнулся
на Ромашова кулаком и сделал грозные глаза, но ударить не решался. У Ромашова в груди и в животе сделалось тоскливое, противное обморочное замирание. До сих пор он совсем не замечал, точно
забыл, что в правой руке у него все
время находится какой-то посторонний предмет. И вдруг быстрым, коротким движением он выплеснул в лицо Николаеву остатки пива из своего стакана.
Ромашов вытащил шашку из ножен и сконфуженно поправил рукой очки. Он был среднего роста, худощав, и хотя довольно силен для своего сложения, но от большой застенчивости неловок. Фехтовать
на эспадронах он не умел даже в училище, а за полтора года службы и совсем
забыл это искусство. Занеся высоко над головой оружие, он в то же
время инстинктивно выставил вперед левую руку.
И находятся еще антики, которые уверяют, что весь этот хлам история запишет
на свои скрижали… Хороши будут скрижали! Нет,
время такой истории уж прошло. Я уверен, что даже современные болгары скоро
забудут о Баттенберговых проказах и вспомнят о них лишь тогда, когда его во второй раз увезут: «Ба! — скажут они, — да ведь это уж, кажется, во второй раз! Как бы опять его к нам не привезли!»
Тут и замученный хождениями по мытарствам литератор, и ошалевший от апелляций и кассаций адвокат, и оглохший от директорского звонка чиновник, которые надеются хоть
на два,
на три месяца стряхнуть с себя массу замученности и одурения, в течение 9 — 10 месяцев составлявшую их обычный modus vivendi [образ жизни] (неблагодарные! они
забывают, что именно эта масса и напоминала им, от
времени до
времени, что в Езопе скрывается человек!).